До хорошего это не доведет. Растаптывая кого-то - растаптываешь часть себя .=(

Рассказ от Нейтрала.

Рассказик.

Первая героиня.

Неплохое утро. В общем то обычное, но надо же его как-то охарактеризовать. Кажется я могла бы смотреть на себя со стороны, и увидеть тело, отвернутое на кровати в углу к стене из бревен. Но уже проснувшееся, и думающее о чем-то с открытыми глазами. А глаза не моргают. Наверно там какие то мысли, губы тонкие, рот прикрыт полностью. Какие же мысли могут быть в моих глазах? И почему в глазах больше мыслей, чем в голове? Эти вопросы и другие я обычно задавала себе и миру, чтобы сделать мир чуть красивше, чем он есть. Бревна на стене ступенькой поднимаются вверх, я не стала бы так высоко голову задирать, чтобы дойти до последней ступеньки. Иногда между двумя бревнами я просовываю руку. Знаете, а это приятно. И вожу рукой из стороны в сторону, создаю впадины на воде. Вода не любит пустое место, и стремится быстрей его залить, а я уже веду рукой в другую сторону. Стена такая высокая! И бревна нависают надо мной. А что если, они развяжутся и поваляться на меня. Можно и стену долго рассматривать, видеть на ней истертости, пятна, узоры, рожицы, разные тона.

С утра обычно бывало пустое настроение. Кажется, только день начался, и нужно поскорей себя чем то заполнить. И мысли какие то лазающие, трогающие все, но ничего не понимающие. Ползают по стене, то внутри головы, то пробуют мои эмоции на вкус, то других людей вспоминают. В общем, то у меня было не самое лучшее настроение. Мне хотелось тепла, любви. Но смогу ли я куда то еще смотреть широко раскрытыми глазами кроме как на небо. Чистое бесконечное небо, когда ты мне подаришь поцелуй. Человеческий поцелуй, который я смогу ощутить...

Что-то резкое пробежало по моей голове и вытащило меня из моего капкана мыслей. Я повернулась на другой бок. Существо с зелеными глазками игриво цепляет меня лапками за ладони, не выпуская когти. Я немножко поворачиваю ладони, потворствую направлению его касаний, стараясь мякотью ладони охватить его лапку. Жаль этого кота заберут также как и других. Они бродячие, часто приходят к нам и трутся у порога, мы держим их какое-то время у себя, пытаемся кому либо пристроить, но ясно дело не выходит. У каждого из них свой собственный характер. Кто-то постоянно хочет вылизать меня, кто-то сидит одинешенькой в сторонке, у кого-то уже подбитый глаз, или облезлая шерстка. Я вроде бы о характерах говорила,  а перешла на внешний вид.

Звуки, мелодии постоянно играют в голове. Туда шагну – что то прозвучит, посмотрю в сторону – что то заиграет, немножко опущу голову – опять мелодия. И везде есть  логическое соответствие. Меня зовут, и мелодия не поменялась, капельки посыпались. Мама говорит, что мне пора, целует меня в щеку и пытается поскорей вытолкнуть из дома, конечно же любя. А куда мне пора? Чем я занимаюсь? Кажется, я учусь в университете, наверно это было бы странно, если бы взрослую работящую девушку так опекали, ну да пожалуй... На философском факультете. Это же надо подумать только, зачем я туда поступила.

Шаги уже быстро шли в направлении от частного сектора со скошенными заборами. Разбитые дороги с неряшливыми деревянными домами всегда значили что-то целостное. Трудно было не чувствовать в них живого. Каждая палка от забора говорила, смотрела взглядом. Чаще бесконечным взглядом, не знаю, как это сказать, но взгляд был вечный. Ведь точно, преподаватель с бородой говорил, что нужно отличать бесконечность от вечности. Бес конца и не подлежит временному определению. Так и правда, бес конца понятие относительное, почти земное, человеческое... А вечное, оно вечное, устремлено верх, в никуда, в лоно. Когда я смотрю на старый забор, мне будто мерещится множество славянских идолов, каждый с характером с душой с вечным божественным взглядом. Ведь идолы как раз таки и ставились во имя богов. В каждой из этих деревянных подделок заключалась чья то душа. Ноги время от времени спотыкаются об засохшие кочки бесплодной земли. Все вспоминаю слова своего приятеля, он говорил меня только ненависть держит, ненависть его держит сильным. Лицо его багровело, удавливалось убеждениями, и он постоянно говорил про силу ненависти. Если б не ненависть он бы давно стал тряпкой, пустым мешком. Тяжело на него смотреть было, я все не понимала как можно было довести себя до таких мыслей. И что-то мне подсказывало не смотреть на безумие свысока. Безумие ближе, чем я думаю, безумие одного человека задевает важную идею мироздания, которую он не смог преодолеть, которая показала свою оборотную сторону и поглотила его разум. Безумие одного человека задевает всех нас живых непосредственно. Все это вместе взятое не позволяло мне обходить безумие с аристократической надменностью, а скорее наоборот с большим участием, всматриваться в глаза и лицо истерзанной души.

Второй герой.

Хожу, брожу, метаюсь по стенам, по полу. Я есть ? Мальчик во вчерашнем фильме утвердительно ответил на этот вопрос. Мне двадцать с хвостиком, моя жизнь тусклая, и как вы можете догадываться, я предпочитаю воздерживаться от данного вопроса. Но иногда я люблю. Очень сильно люблю.

Бледный цвет кожи, фиолетовый оттенок тебе очень идет, длинный нос почти до губ, печальный взгляд, невыполнимая мечта соединить всех моих друзей в один круг. Нос, забыл сказать очень аккуратный, ноздри тонкие, такое ощущение, что через них воздух не проходит, гладкие щеки, которые с твоего позволения, я жажду поддержать ладошкой, иначе солнце упадет в глубокое озеро и потухнет? Ведь так описывалось в легенде индейцев. Если люди не удержат солнце...

Тени на лице. Настоящие, не подведенные.  Тень слева от носа. Левый глаз затерялся, как и в общей архитектуре, спрятался за цветами, поблек в тени, так и по выражению. Левую часть лица я прижимаю к сердцу, она хочет, чтоб я ее пожалел. Правая часть лица столь ясна, убедительна. Глаз мудрой девушки. Я могу взять только ее ладонь, попросить прижать к моей. Впитать всю силу ее дыхания, весь ее аромат в свое легкие. Насладиться в миге ее любимой натурой. Уверенная осанка, волосы тянутся назад. И наверно улыбка, улыбка черт побери. Я не знал, что люди улыбаются, но она мне улыбается сейчас. Она с участием вытирает слезы с моей щеки. Говорит мне, не волнуйся, тише. Левый глаз мне кажется, стареет, левому глазу уже лет сорок, он постарел, его кромсают страдания, я не могу ничего сделать. Я смотрю на него, смотрю и смотрю. Страдание окутало его. Хочу что-то отдать ему, все отдать. Держу руки, дышу на них. Я никогда не был бомжом, но как они брал руки ближе к лицу, чтобы погреть. Я хочу вдохнуть жизнь в ее исстрадавшиеся руки. Поднимаю руку, пытаюсь поймать свои слова по отношению к тебе. Так и хочется их потрогать.

Разве может человек, который столь сильно хочет сказать, писать музыку? Эти и другие вопросы, в которых как будто уже есть ответ, я задавал себе, когда с помутневшим вглядом смотрел на листья деревьев, в пейзаже моего окна.

Мне хотелось бесконечно обвинять людей, за безэмоциональность. Я подставлял себя, я не говорил может быть, но мне чуть проще, мне чуть проще выдержать весь холод равнодушия. Пусть меня избороздят, меня убьют, пусть почувствуют всю тяжесть своей вины на мне. Но когда они встретятся с чистым страданием, пусть они потеряют себя.

Грязное утро. Неужели оно для меня всегда обречено быть грязным. В утре я вижу серый асфальт, темные трубы, угрюмые цеха, зажатых людей, быстрые лица, смесь шума на дороге. Добрые лица следует объяснить как то иначе, чем следовало бы сделать нормальному человеку. Нужно обязательно выставить это за аномалию. Ветку которые тянутся к солнцу это просто так. Это можно пропустить.

Я писал письмо людям, с которыми прожил в одном коммьюнити продолжительное время. Через час мне стало стыдно за свою писанину. Мне хочется извиниться. Но я не могу это сделать. Не из-за гордости. А просто потому что, я не знаю, что буду чувствовать, когда настанет вечер. Вдруг вечером мне станет мерзко,  от того что я извинился перед этими “свиньями». Опять же извинение, требует постоянства – если я не буду уверен, что смогу дать это постоянство, мне будет весьма неудобно перед людьми. Вот такие и прочие водовороты эмоций для меня норма.

Нужно было мельком осмотреть свою грязную комнату, помятую постель, стаканы с недопитой жидкостью, огрызки от еды. Подавить жест брезгливости. Вспомнить также с мерзостью свою боль в ногтях, на кончиках зубов, как грязные волосы колят голову. Кожа восприимчива к внешним ощущениям, натянутое полотно. Невольно вспомнил, как один мой товарищ называл мои изъяснения перед ним: нервный комок. Как хорошо я чувствовал это слово, меня немного бросало. Кажется жую комок, жую, и мне нервно, весьма нервно... А он берет меня как котенка, и говорит это выражение. Становится одновременно и дурно, и тепло. С одной стороны мне было не по себе, от его отстраненности, может даже обидно. Тем не менее он не просто так назвал нервным комком, он же должен был как то это ощутить... Далее, я брал все необходимые вещи и скидывал их в своей портфель, отправляясь в холод улицы. Мой взгляд останавливается на  стене, небольшой участок, где стена виднеется в голом виде, серая с множеством различных белых остатков, это предыдущие плохо содранные обои бывших здесь людей. Мои желтые обои почти элегантно свисают, приоткрывая голую стену. 

Мне было непонятно, как могло быть людям сложно выложить все свои эмоции на царственном пледе.  У меня это получалось легко, не всегда, но в большинстве случаев, и я чувствовал, самое главное – потребность этого.

В голове играли звуки. Каждое мое движение отвечало какому-то мотиву. Хотелось плакать, меня сразу подхватывал ветер музыки. Хотелось помечтать, немного покружиться, и опять играет. Ах, эти двадцать лет назад, ебаные двадцать лет назад. Под каждую погоду, каждое место, каждое ощущение вспоминается тот или иной трэк.

Что представляли люди, когда видели чудовище с тонкими эмоциями. Изможденное тело горного тролля из скандинавских мифов. Я в далеком детстве читал норвежскую сказку: «Тролль и солнечный лучик”. Примерно тот контраст состояний я ощущал на себе. Слишком детское и слишком мерзкое на вид. И что я здесь делаю... В этой мрачной комнате. Пытаюсь выдоить из себя сладкие эмоции, которые готов с грязным омерзением от всего сущего и себя заполучать, вылизывая  сочный клитер. Кажется я уже не думаю, венозная кровь говорит за меня. А потом я оборачиваюсь, и думаю – это все я? Так много и столь ничего. Повсюду избитые вопросы, и нет возможности стать собой, сказав новое. Мудрые говорят, все уже есть, ходите по кругу, а я не хочу верить, что мы ослы, обреченные двигаться по одной и той же траектории. Более того возвеличивать это действо с покорной овечестью.  А сейчас вы стали свидетелем моего максимализма. Пора выйти уже на порог, и выкурить сигарету, чтобы выбраться из необратимого мыслеворота.

В маршрутке можно бросить ноги повыше, искать лицо, хотя бы одно лицо посмотрело бы на меня также, как я на него. Лицо со стеклянными воздушными глазами, но создающую невероятную тяжесть. Глаза взывают с ненавистью к бытию. Меня попросят открыть окно, которое сверху, чтобы дышалось лучше. Им бы только окно... а я хотел бы, чтобы ваши души разверзлись мольбами, страданиями, водой очищения. Он мог быть критичен ко всему и к себе. И постоянный зуд, жжение, невыносимость, непереносимость реальности. А в тоже время большое понимание и желание понять, но хотя бы кто дал знак, что готов с честностью отвечать на все его вопрошания. Еще позже можно вырезать идеализм из сердца, и подумать о чем то весьма свинском, до тошноты провинциально убожественным. Можно и заняться этим. Выдрочить залупу и пролежать с депрессивной рожей минуток тридцать, а затем приняться за благочестивый декадент. Об этом я тоже мог думать с омерзением. Неужели этот идеализм для меня только повод принять пару новых наркотиков, немного разбавить эту вонючую глушь красивым вином. Когда я думаю так мне становится мерзко, а иногда апатично смиренно. Потом я вспоминаю все эпизоды своей жизни. И начинаю понимать, что все вернется, каждый этап повторится. Если ты что-то сделал, ты будешь делать это всю жизнь. Я кажется понимаю, что все нужно принимать. И начинаю принимать все. Я морщу глаза от дерьмовой закуски, но запиваю, продолжаю запивать, топлю себя собой. Эгоцентризм растет в вакууме. И нахуя нужны такие писатели. Нахуй я нужен такой.

Кажется, я уже валяюсь на скамейке остановки, затерявшись в своих мыслях. Моя щека стремится к плоскости грязной скамейки. Что-то теплое меня останавливает. Такое горячее, такое нужное. Милионны раз я молил об этой теплой. Много раз опускал взгляд, когда не видел одинокого человека на железной дороге.  Если бы мог, плевал бы на проходящие облака. Ненавидел розовый цвет, примешанный к дыму из труб. Все тело харкает ненавистью. Люди бежали от толщи черного нигатива. Я не готов верить в эту теплую руку...

Отредактировано Сцевола (30-07-2015 20:18:38)

надо же. не есть всю жизнь икру из под селедки. и взять и съесть. нет только задуматься. 20 лет не есть. и в 22 года съесть икру из под селедки. Это открытие господа и дамы.
а еще я больше не обычный нытик. у меня есть диагноз. настоящий человеческий диагноз. шизотипическое. наконец то будешь что повесить в рамку вместо фотки выпускного, которого у меня никогда не было. а еще можно на стену кончить. Ба - бах. и картина пикассо готова.
Я думал а брачных партнерах. Идет мужчина с дамой. Оба такие полные упитанные. Довольные. Одной посмотрел в глаза. Я часто смотрю людям в глаза. Ищу нужные взгляды . Коллекционирую их. Так вот... Зачем нужен этот брачный партнер. Такое убогое предназначение обсуждать вечный быт с кем бы то ни было. Что за глупая судьба. вставать и испытывать раздражение из - за одной и той же рожи перед глазами раскисшей. Мне своей рожи в зеркале мало убитой чтоли. Ребят я еле пишу. у меня очень слабость большая. Еле пальцами двигаю.
и испытывать обязательства - никому не понятные обязательства перед кем то - а я хочу порхать как воробушек. с той ветки на другую.
а может все таки когда нибудь у меня будет любимая - может чей то образ я буду каждый раз поднимаю голову на небо видеть в облаках.

Я пил такой. Правда другое название, но тоже респиридон. Мне не помогло ни от чего.

это с болота последовательница, давай болоться и неразявай нос!!
другое нечитал